Я застыл, пытаясь сообразить, что случилось и что делать. Ничего не придумал, конечно, – мамкины слезы меня всегда этой способности лишали.
– Прошли бы сейчас как по Красной площади, с автоматами, на бэтээрах, все дела. Красиво.
Физрук, послушно остановившись, с жалостью смотрел на нее.
– Нет. Но там явно что-то нечисто: его сперва уборщица прогнала, потом мужик из райисполкома пришел в синей спецовке, сказал, что ноги открутит. В синей спецовке такой. Явный цэрэушник. Так, стоять.
Виталий нашелся недалеко от десятой, где, видимо, и был все это время, скрытый паровой завесой. У раскуроченного трансформатора. Рядом с трансформатором лежали катушки с явными признаками пробоя, почерневший сердечник и клубок спекшихся проводов. Виталий сидел над этим клубком на корточках, разминая грязные пальцы с обломанными ногтями. Он был в рабочей куртке поверх цивильной одежды и чуть трясся – температура в цеху упала до минус десяти. Но не вставал и головы не поднимал, хотя Вазыха заметил явно издалека.
– Виталик! – закричала Марина как могла громко.