– И поедим, – сказал Андрюха и широко улыбнулся, весьма обаятельно кстати. – Ты же не оставишь подростков голодными.
Ты прости, Лорик, бормотал он, хлюпая супом, запуск штука такая, зато запустим серию – и жить нормально начнем, по графику, и телик цветной купим, и на море съездим, и премия наверняка, и все прочее – как к запуску главного конвейера, ну ты помнишь, я тогда одних партвзносов рублей сто заплатил.
– Кроме Серого никого. А там никого, кстати, и не было. А ты была?
– Да я всегда добренький, ты просто не замечаешь.
– Я пел. Я классе в пятом, что ли, пел на утреннике в честь Седьмого ноября, точно. Про коричневую пуговку.
Я торопливо, хоть и со скрипом, переключился обратно на репетицию – и тут же скрип исчез, потому что на сцене начались совсем недетские шутки. Иван-дурак неприлично, растопыренными пальцами и ширинкой вперед, крутился вокруг дочки Бабы-яги, а та, крутя пальцем у щеки, то поигрывала бровками, то вдруг нависала над Иваном, почти попадая в его ладони разными интересными местами, и басовито рычала лозунги на какие-то совсем левые темы. Зрелище было довольно ржачным, но ржать я не мог, потому что дочку Бабы-яги играла Танька.