– Вы полагаете, что я рисуюсь? Отнюдь, молодой человек, я большой оптимист. Мне довелось пережить множество своих ровесников. Вы не представляете, сколько из тех, с кем я обнимался при встрече, отправились в мир иной…
– Ну что вы… – улыбается Терещенко. – Не буду напрягать вас долгим перечислением… В Петрограде остались я, Марг, Мими да мама. В Киеве – моя тетушка Варвара Ханенко. Она к тому времени овдовела и была буквально помешана на нашем музее, потому ехать отказывалась.
Пулемет в чердачном окне опускает короткий хобот ствола на матросов с винтовками, копошащихся внизу, и начинает строчить. На срезе ствола пульсирует пламя. Очереди хлещут по людям, падают убитые, кричат раненые. Толпа бежит, затаптывая упавших. Матросы беспорядочно палят во все стороны.
– Значит, в прежних границах, без аннексий и контрибуций.
– Абсолютно! Это ненадолго, но присоединяйтесь! Лишним точно не будете!
Керенский жмет руку Терещенко специальным рукопожатием, на лице бывшего эсера вежливая улыбка. Близко посаженные серые глаза смотрят благожелательно, но холодно. Манерами Керенский похож не на политика, а на актера, правда, хорошего, исполняющего роль политика.