– Я не сочувствую большевикам, – морщится Черемисов. – Постарайтесь воздержаться от пафосных высказываний, Александр Федорович! – Но и вашему Временному правительству я не сопереживаю. Я тем, кто умирает в окопах, сочувствую и сопереживаю, а не упырям, что делают политическую карьеру на наших трупах.
Хорошо видна бухта, залитая ясным зимним солнцем. Вода кажется ртутью – на море полный штиль. На рейде возвышается профиль прекрасной «Иоланды».
– И вот, – шутливо продекламировал Никифоров, – эта страна сидит перед вами и берет у вас интервью.
Щелкает револьверный выстрел. За ним еще. Стреляют из толпы, из самой гущи. Стрелку неудобно, его толкают со всех сторон, он промахивается и сыпется стекло из выбитого пулей окна.
– Единолично? – Терещенко улыбается. – Конечно же, нет! Эсеры, кадеты, трудовики, почвенники, эсдеки… Легче найти общий язык с дикими племенами, чем им между собой! Нет, Луи… Они не договорятся.
– Неунывающий вы человек, Петр Моисеевич…