– Если бы я понимал все тогда, – говорит Терещенко с горечью. – Если бы я понимал…
– Вот почему я задаю вам вопрос – что вы собираетесь написать? Правду? Или новую сказку для вашего руководства?
Савинков и Терещенко недоуменно смотрят на Керенского.
– Нет. Но вы перестаете существовать как субъект, способный обязательства исполнять, – произносит Ротшильд медленно и раздельно. – Вы перестаете существовать как государство. Армия разваливается на глазах. Власть превратилась в фикцию. В России теперь все решают солдатские комитеты, не так ли, Мишель? Советы, состоящие из солдат, матросов и пролетариев, определяют политику, экономику, военную доктрину?
– Я же не моя мать, чтобы переживать по этому поводу…
Эбба лежит в кровати, бледная и счастливая. Рядом с ней доктор и сестра-акушерка. Сестра передает Терещенко новорожденного. Это мальчик, он кряхтит и морщится.