На обвисших щеках Цацуевой зарделись пятна.
– Что? – пробормотала она, кажется, даже не проснувшись. Хоть храпеть перестала!
– Послушайте, господин следователь, – с раздражением начала я. – Я ничего не знаю о Кукольнике!
– Я так испугалась. Так испугалась! – лепетала она, и роскошная грудь вздымалась в глубоком вырезе платья. – В этом доме все так ко мне жестоки!
– Взгляните, Стравински, – позвал он негромко, и я опрометью рванула к нему.
Конечно, при Мердоке многие мои приятели поостерегутся откровенничать (эта его манера изображать недремлющего судию не одной мне действует на нервы), но хоть что-то разузнаю!