Звук доносится из-под земли. А река по-прежнему глубока. Русло ее, кажется, стало шире, но берегов нет. Вместо берегов — шершавые стены. И потолок низкий.
— Не стоит, — хрупкие пальчики Вельмы сдавили запястье. — У него своя дорога… он или справится, или нет. Лучше подумай о той, которая тебе нужна… если она действительно нужна.
— Успокойся, — жестко сказал Мэйнфорд, — и подумай. Если все так, как ты говоришь, то дело отнюдь не в моем брате. Он засранец и хитрый. Но хитрость и ум — разные вещи. Гаррет же не умен… что бы там ни говорили, а не умен… и разыграть такой спектакль… если бы он решил убить… даже не решил — решился… так вот, он не стал бы устраивать многоходовку.
С этого надо было и начинать, а то родственные связи, признания. Да плевать Тельме на все его благородное семейство.
О вынесенных приговорах. О маленьких городках, в каждом из которых существовал собственный закон. И чужаку инспектору было не понять его. О чувстве беспомощности: Мэйнфорд знал: что бы он ни сделал, скольких бы ни отправил на каторгу, это ничего не изменит.
— Ты попытался и ее очаровать, верно? Только Элиза устояла. Она любила меня. По-настоящему любила… — отец двигался медленно, не спуская взгляда с того, второго, которого тоже звали Теодором.