Майор НКВД Архип Игоревич Сергеев устало сложил в старенькую, погнутую на углах папку, бумаги и, хромая, вышел из здания Управления. Хромотой его наградила минувшая Великая война, следы которой встречались повсеместно на людях, зданиях, деревьях. Даже солнце, казалось, помнило об ужасе тех дней и морщилось, словно от зубной боли.
Архип быстро натянул ватные штаны, свитер, фуфайку, обулся.
— Но-но, сынок, не нервничай, — сказал он и улыбнулся. — Машина, она не зверь, не укусит.
А для наших детей или внуков вопрос этот, — правы они или нет, — будет уже решен. Им будет виднее, чем нам.
За время подготовки он выслушал много наставлений и просьб относительно речи — тех слов, что должен услышать деспот перед смертью. Надя, стесняясь и краснея, подошла к нему и попросила сказать Сталину, что в аду его ждут убитые им младенцы. Почему младенцы, да еще и в аду, этого она объяснить не смогла и оттого еще более смутилась. Архип давно уже подумывал уволить Нину, так как терпеть не мог влюбленных девиц на рабочем месте, однако он знал, что на руках у девушки больная престарелая мать, и — рука не поднималась.
— Ну, зачем мокнешь? — сказал Сталин с несильным акцентом.