И она смотрит в угол камеры в глубокой задумчивости.
– И оставили их нам? Вот это повезло бы… – И тут Шара осекается и внимательно оглядывает высокое круглое здание по левую руку.
– И ты хотела… хотела… вывести кого-то такого для Сайпура?!
Как хорошо, наверное, быть ножом: всегда идти по пути наименьшего сопротивления, инстинктивно находить слабые места, рассекать сухожилия, кожу и шелуху так же легко, как травинка воду потока. Нож соскальзывает и скользит, съезжает и скатывается, оставляя на доске крохотные завитки апельсиновой и лимонной кожуры, дынные шкурки – они похожи на кучу свернувшихся лент тикерного аппарата. Плоть нож пилит медленно, разрезая вены и мышцы, сухожилия и хрящи, измельчает куски козлятины так, что они более не похожи на часть тела живого существа.
– Это не дорогой ресторан, тут табачищем воняет…
– В тот же момент Вуртья умерла, и доспехи континентцев – такие толстые, тяжелые, непробиваемые и в то же время чудесно легкие – вдруг налились обычной тяжестью! И их армию просто придавило весом собственной брони! Эти испуганные солдаты оказались совершенно беспомощны без поддержки своего Божества и глупо копошились под тяжестью сотен фунтов кованой стали! И армия каджа, эта толпа оборванных рабов и крестьян, которых всю жизнь били и унижали эти солдаты, прошла сквозь них, как нож через масло, и перебила их ножами, камнями и, мать твою, садовыми инструментами!