— Саша! Сию же минуту прекрати! Что еще за истерика? Идем со мной. Живо. Я должен тебе кое-что сказать. Срочно.
— Интересно ты понимаешь графинь… Ты, значит, как Лиза у Грибоедова… равнодушна к комплиментам: «Тебя… От скуки… прошу подальше руки»? Ну, так ей эти приставаки были чужды по классу, а ты — ты их тоже презираешь?
— Кого я вижу! Ты что, на Рождество приехала, Александрин?
— Не приходило в голову. Талант к творчеству у тебя, на мой взгляд, не в этой области. Здесь — только талант восприятия.
Лулу и сейчас иногда находит удовольствие в описаниях отчаянных поединков. В прошлом году, да, только в прошлом году, она упивалась рыцарскими романами Вальтера Скотта. «Если вы говорите с намерением оскорбить меня, задеть мою честь или благородное происхождение, то я … готов сразиться против вас троих…». Сегодня, в словах тетки ей почудился отзвук любимых некогда романов. На долю секунды она представила, как, едва увидев Петра, Виконт выхватывает шпагу: «Вы посмели здесь появиться? Вы жизнью заплатите за оскорбление! На поединок!..». Но красивые, возвышенные слова восхищают в книге, а в жизни, если додумать эти красивости до конца… Конец — это смерть одного из участников… Петра или… о другом и подумать невозможно… Леденеет сердце.
Голове было на редкость хорошо возле щеки Виконта, и Лулу энергично закивала, не переставая при этом рыдать.