И дальше замямлил такие прописные истины, что толпа, слушавшая уже шестую международную речь, похолодела. Только окончив, Треухов понял, что и он ни слова не сказал о трамвае, «Вот обидно, — подумал он, — абсолютно мы не умеем говорить, абсолютно».
Выбежав на берег, Остап уклонился вправо, ища глазами лодку с верным ему администратором.
— Грустно, девицы, — ледяным голосом сказал Остап.
— Ну, и как вам теперь живется на лестнице? Не дует?
— Прекрасное утро, сударыня, — сказал Ипполит Матвеевич.
Ипполит Матвеевич стоял на месте, а Изнуренков сбросил пальто и, не отходя от двери, натянул брюки ка свои полные, как у Чичикова, ноги. Изнуренков был толстоват, но лицо имел худое.