Что я чувствовала по отношению к антропологу – беспомощной и лишенной выбора? Жалость? Сочувствие?
В ее голосе сквозило странное чувство гордости.
Полностью осознать произошедшее я не успела. Стоило мне снова ступить на тропу, ясность вырвалась из моих нервных центров, стремясь захватить весь организм. Я упала на землю, свернувшись, как эмбрион, в каком-то холодном коконе, а ясность образовала вокруг меня ослепительно синий ореол. Я чувствовала, будто на меня падают снежинки и прожигают кожу, как сигаретные окурки. Скоро я не могла пошевелиться и замерла в ловушке собственного тела, не в силах отвести взгляд от травы или хотя бы закрыть рот, чтобы в него не набилась земля. Боли от ран не ощущалось, и от этого должно было быть хорошо и уютно, но в обмороке меня преследовали видения.
Вопрос о том, что делать с башней, стал первым серьезным поводом проверить, готовы ли мы идти на компромисс.
– Тогда идем дальше, – сказала топограф. – Но если вдруг снова увидишь что-то необычное, то сразу скажи. Обещаешь?
Я попыталась отойти, подняться наверх… но не получилось. То ли Слизень поймал меня в ловушку, то ли мой мозг предал, но двигаться я не могла.