Бомбы продолжали сыпаться на крепость, хотя Хилл искренне надеялся дать всем короткую передышку, попросив приостановить обстрел. Он сделал все что мог и сейчас с надеждой взирал на синюю гладь моря.
Но то была прелюдия, а теперь последовал самый страшный удар — враги уже здесь. Французы и русские топчут землю старой доброй Англии, а пруссаки месяц назад захватили Ганновер, далекую вотчину, в которой, впрочем, Георг никогда не бывал.
— Принц Астурийский погиб два года тому назад, и у нас нет другого наследника престола, кроме… принца Хуана! Но наш король безволен, простите меня, я говорю честно, как мне ни больно. И страной управляет Годой, выскочка и… Теперь, после победы при Трафальгаре, в Мадриде более серьезно отнесутся к моему мнению, которое поддерживают все адмиралы и офицеры испанского флота… — Гравина остановился, сжал губы, лицо светилось решимостью и торжеством воли.
Федор Федорович с немым удивлением посмотрел на испанского адмирала. Тот о чем-то недоговаривал и явно хотел произнести имя короля, но в последний момент поменял на ненавистного премьер-министра. А это было симптоматично. Ушаков решил «прощупать» настроение собеседника, помня настоятельную просьбу князя Кутузова.
Однако страха в душе уже не было, он исчез, растворился. При тусклом свете ламп старый император, позабыв про все на свете, превратился в заряжающего, с натугой подающего заряды, а в мозгу на секунду пронеслась усмешка: «Ну что, гвардии сержант, вот и превратился ты в автомат заряжания родной „Акации“!»
— Не торопитесь с выводами! Я сказал, убил, а не казнил! И убил собственными руками, в бою, лоб в лоб! С одной шпагой в руке против многих пистолетов! А эта милая женщина, как вы говорите… Эта тварь до этого застрелила в спину двух моих казаков!