Выстрел, затвор извергает порцию дыма, новая гильза со звоном летит на железный пол.
В последнем движении Таланов поднял правую руку, растопырив стальные пальцы. Враг неожиданно отшатнулся, словно человек в разбитом вдребезги скафандре действительно мог дотянуться до него. И это неосознанное движение огнеметчика, полное инстинктивного страха, наполнило душу Таланова радостью.
Танковая пушка выбросила сноп дыма и пламени, затем ещё один, и ещё, в очень быстром темпе. Снаряды падали на взводных позициях, вновь поднимая в воздух центнеры земли и пыли. Прапорщик пригнул голову, чувствуя, как стучат по шлему мелкие камешки. С воплями, слышимыми даже на расстоянии, вражеская пехота бросилась вперёд, стреляя на ходу, не столько для поражения, сколько ради того, чтобы прижать обороняющихся, выиграть время.
— Ну как же некуда? Даже не в России ещё, — удивился командир.
— Знаешь, — сказал он. – А мы ведь ни разу не поссорились… Совсем ни разу. Даже странно как‑то.
— Когда я была маленькой, очень любила украинских поэтов начала века. У них такой чистый, певучий слог, язык… Никто не мог так красиво описывать природу. И здесь чудесный рассвет, правда?