Горбушка оставил своих людей за Детьми, а сам с голыми руками и открытой улыбкой взбирался к Героям по травянистому склону. Утроба обнажил меч, прочувствовал кистью его страшащий и обнадёживающий вес. Дюжина лет ежедневной работы бруском давала уверенность в его остроте. Жизнь и смерть в куске металла.
В дверях появился хирург в перемазанном переднике и испустил протяжный вздох.
— В мирное время стальные башмаки без надобности. Ещё что-нибудь?
Горст нащупал застёжку шлема и стянул его, ветер обдал лицо пробирающим холодом. Он тяжело поднялся на ноги, от речной воды доспехи налились свинцом. Он раскинул руки, как если бы обнимал дорогого товарища, и улыбнулся, когда ближайший северянин поднял меч.
— Она развязала руки, — прошептал он через плечо.
Была оранжевая вспышка, и смутное ощущение летящих предметов. Ему показалось, что он заметил, как Байязов слуга ударил в пустоту рядом со своим хозяином — его рука метнулась невероятным, смазанным движением. В следующий миг череп Горста зазвенел от взрыва, ещё более ужасного, чем раньше, сопровождаемого чем-то вроде боя великого колокола. Он почувствовал топорщащий волосы порыв и раскорячился, чтобы удержаться на ногах. В руке у слуги появился зазубренный кусок гнутого металла, величиной с обеденную тарелку. Он швырнул его на землю, где тот слегка задымился в траве.