Только… команда посыплется. Нет, можно и новых найти. Но слава — останется. «Боярич своих бросил». И не отлипнет. «Добрая слава — лежит, а худая — бежит» — наше, народное. Нашим народом многократно проверенное, реализованное и сбеганное.
Хороший «мастер ножа и топора» — плотник может с этими двумя инструментами сделать с деревом всё. Хоть сказочную птицу Гамаюн. Но у меня, как всегда по жизни, есть кое-какие мелочи. Ограничения — называются.
– Да ты ж, Ивашко, слышал, как я господину говорил. Искренне раскаялся я. И свет ангельский в душе моей возжёгся. Как с господином-то, с бояричем Иваном свет Акимычем поговорил. Речи его укоризненные всю-то мерзость прежнего моего бытия высветили. И вот, устремилось сердце моё к искуплению, к искреннему служению господину нашему бояричу Ивану. А когда сия предерзкая бабёнка силком меня тащить стала, да краями дальними прельщать, разгорелось сердце моё на сию изменщицу и, хоть и слаб я ныне, и калечен в ногах своих, но исхитрился воспрепятствовать сему злодеянию и на злодейку узы крепкие наложил…
Невнятное возражение, вырвавшееся у Хотена, прервалось сразу. Просто когда мы с ним глазами встретились.
Милая песенка герцога Мантуанского из «Риголетто» выражает лишь частный случай более общей закономерности: человеческие отношения не стабильны. Они всегда развиваются. Или — по восходящей, или — по нисходящей. Капризность маленькой «паучихи», установленные ей жёсткие ограничения «отсюда досюда», нежелание «развивать отношения» привели в какой-то момент её «паучка» в состояние глубокой депрессии.
Но не тут-то было. Народ-то ещё не угомонился. Хотен уже по пятому или десятому разу расписывал сценку на полянке, которая стоила ему завтрака. Светана начала, было, по прежним своим привычкам, отругиваться да отбрёхиваться. Зря. Открывать рот в присутствии поддатых, вятших и гонористых… Мужчины — как дети. Любознательны. Особенно выпивши и в компании.