— А это что такое?! — Он только сейчас сообразил, что не дал ей денег. Спрашивается, на какие шиши она все это купила?
Что уж там, можно приспособиться и к афазии. Живут же как-то глухонемые люди! Но у Лизы не получалось. Вероятно, если бы она смирилась, призналась самой себе, что ее афазия останется с ней на веки вечные, ей стало бы легче. Но она не могла смириться, даже не пыталась. Сказали же врачи, что с головой у нее все в порядке. Ее даже в областной центр на компьютерную томографию направляли, искали какие-то «очаги» в головном мозге. Не нашли: с головой порядок, «очагов» нет, а говорить Лиза все равно не может. Иногда кажется, что вот-вот получится, еще одно маленькое усилие, и мир услышит голос Лизы Тихомировой. Не получается. Дебильное мычание получается, а человеческая речь — нет…
О, молчавшей почти год Лизе было что поведать миру! Нашелся бы только собеседник. В сети собеседники находились всегда, даже глубокой ночью. Теперь некогда пустой Лизин аквариум постепенно заселялся виртуальными жильцами. У нее появились друзья и знакомые со всех уголков мира. Депрессия, а вместе с ней и реальная жизнь отошли на второй план, затаились. Теперь в реале остались лишь наскоками навещавшая ее Ленка да Иван Семенович. Остальные люди утратили свою значимость. Что ей какие-то люди, когда у нее есть Тимон, Сигизмунд, Аникей, Кэт, Калипсо… У нее есть свой мир и свое окружение, гораздо более добрые и милосердные, чем реальные.
Конечно, после рассказанного Лизаветой он не считал Мележа белым и пушистым. Человек, не брезгующий похищением людей ради удовлетворения собственной похоти, не заслуживает доброго слова, Но тут речь шла уже не о похищении и даже не о сексуальном рабстве. Речь шла о расчетливо-жестоком убийстве, о сценарии к фильму ужасов, который волей этого выродка должен был воплотиться в реальной жизни. И, похоже, уже не единожды воплощался…
Вообще-то, работать он не собирался. Он собирался часик-другой «порезаться» в какую-нибудь компьютерную игрушку, но ведь виртуальные войны — это тоже своего рода труд…
Он даже воротник на шубейке приподнял, чтобы наркоманке-алкоголичке было удобнее лежать, и уже собирался уходить, когда она вдруг открыла глаза. Теперь взгляд был не таким уж и невменяемым, просто испуганным и, кажется, просительным.