— Ваше высочество! — воскликнул он с чувством. — Наконец-то будем именовать вас, как и подобает?
— Конечно, — сказал я. — Любой человек мог зайти на кухню, взять из… гм… ящика еду и съесть.
Как я ни вчувствовался, но не уловил враждебности, а только странную настороженность, что меня самого настораживает еще больше. Он не может не знать, где королева провела ночь, слишком много свидетелей, впечатление такое, что она постаралась, чтобы об этом знали не только ее две или четыре фрейлины…
Дурак, я почти поддался ей, мужчины этого мира не убивают вот так женщин, особенно настолько прекрасных, и я постепенно отхожу от принципов демократии, хотя, признаю запоздало: демократия — это благо, позволяет убивать женщин так же или почти так же легко, как и мужчин, что очень облегчает повседневную жизнь.
Словно невзначай, я опустил ладонь на рукоять меча, ничего не изменилось, тогда присмотрелся к крупным камням, что наполовину в воде, вытащил меч и сделал вид, что пытаюсь перевернуть клинком один…
Он слушал обалдело, а я говорил рассеянно, всматривался в знаки на стенах, мимо которых идем, некоторые оставлял без внимания, другие щупал, и они то зажигались огоньками, то меняли форму, то проваливались в камень, оставляя поверхность чистой, что мне напомнило нечто, хотя и смутно.