Леонтьев опустился в кресло, заглянул в оставшуюся на память коробку от тома с «Делом».
Князья, знатные черемисские и марийские вожди наперебой клялись мудрому и решительному повелителю в вечной верности и готовности на любые лишения во исполнение его воли…
Из постели, уже после одиннадцати, Женю вытащил щекотный кисловато-хлебный запах. Завернувшись в одеяло, он выглянул на кухню и обнаружил гостью в халате и с полотенцем на голове, колдующую возле плиты.
Басарга, чуть придя в себя от такой московской бесшабашности, торопливо перекрестился и стал пробираться дальше, выискивая глазами человека, хоть немного менее хмельного и разухабистого. Вскоре он заметил сидящего на берегу рва паренька в овечьем зипуне, без шапки и с окровавленным лицом. Похоже, бедолага неудачно скатился с горки: не устоял на ногах, приложился лицом то ли ко льду, то ли к ограждению и теперь пытался снегом пристудить разбитый нос.
В публике поднялось два десятка нетерпеливых рук. Сенсация разнеслась по городу, и актовый зал заполнялся на глазах. Сцена окрыляла Фреда. Его спектакль одновременно отдавал театральщиной и сказительством, смесью едва прикрытой исповеди и инсценировки. Свет прожекторов смывал с него злобу и уныние последних лет.
— Все это так давно, — сказал Элайя, смущенный упоминанием об этом периоде.