Усач лениво сплюнул через свисающую из-под усов нижнюю губу, фаталистично вздохнул.
— Я хочу говорить в защиту моего подопечного, — спокойно сказал Степак. Он встал со своего места, повернулся назад и кивнул какому-то молодому — лет тридцати пяти — мужчине в спортивном пиджаке, сидевшему в конце зала. — Но для начала я хочу предоставить слово представителю…
Гроссман был жилистым, среднего роста человеком лет около сорока — сорока пяти. Лицо узкое, умное, бородка и очки делали его похожим то ли на Свердлова, то ли на Клима Самгина. Вот только одежда его — грубые штаны из дубленой кожи и накидка из одеяла, по типу пончо, — делали из него обитателя здешних мест.
Я еще пару минут постоял неподвижно, прокручивая в голове услышанное. Медленно вытащил из ушей вкладыши наушников… Что ж, «Храни тебя Господь!» звучит лучше, чем «Упокой его душу!». Только… вот блин! Ведь пара суток уже прошла, и автопоезд наверняка отправился к Проезду!
Я, прихлебывая какой-то непонятный, но, главное, — горячий и сладковатый напиток, подошел к инвалиду.
Перекресток был пуст. Усталый октябрьский ветер сделал тщетную попытку оторвать влажные листья от дороги, но сдался, грустно наблюдая, как колеса мотороллера еще глубже припечатывают их к асфальту. Я убедился, что никто не жаждет пересечь направление моего движения, и крутанул ручку газа. Корейский двигатель объемом «чуть-чуть меньше пол-литра» бодро зажужжал и потянул вперед содержащее его китайское изделие из металла, резины и пластика под гордым названием «SPEED GEAR». Пластика, кажется, было больше всего.