Я крепко наматываю кнут на правую руку и точу клинок. Дерхан чистит пистолеты, что-то шепча Айзеку, Пенжефинчесс сидит у стены и качает головой. Она предупредила нас, что уйдет. Ее уже ничто не удерживает с нами. Поспит немного, а затем попрощается, говорит она.
Еще полчаса дождя и нарастающих кошмаров, и наконец зарябил, замутился воздух над крышами, и раздался напевный монолог Ткача.
Да, он щедр, — но я отказываюсь. Не мой город.
И когда на мою подушку из облупившейся краски посыпался град камней, я понял, что такое одиночество.
«Хорошо, — прожестикулировала она, собирая свои принадлежности. — Не важно. Сожалею, что спросила».
Ягарек открыл дверь и шагнул во тьму улицы.