Корабли воюющих стран расходятся, вежливо салютуя флагами. Флейт с рычащим львом на носу принимает ближе к норду, пинасса с маленьким шатром на корме разворачивается на зюйд-вест. Хлопает под встречным ветром парус, отбрасывает со лба выбившиеся из косы каштановые пряди. Лицо Руфины исполнено навощенной кастильской вежливости. Одна рука поглаживает пушку, другая заложена за спину, пальцы скрещены на удачу, но команде стоит верить, что капитан в них уверена.
По бастионам открывают дружный огонь восемнадцать орудий. Каждое, обмотав колеса тряпками для бесшумности, ночью приволокли на позиции роты Патрика. Впрягались и тащили. Мало ли что без дороги. Мало ли что весят от шести до десяти тонн. Пот не кровь, а ведь и той не жалко ради свободы. Под прикрытием огня новые роты волокут вперед щиты, мешки с землей, фашины и габионы, камни и бревна из разобранных домов. То, что полагается рыть неделями, возникает за считаные часы.
Но вот тяжелые корзины сгружены наземь, и ключ поворачивается в замке.
– Нет. – Взмах кулака у собственного уха. – Я идальго. Но, раз уж ты целым доном заделался, можно и так поступить…
Так оно и было. Нерастраченная боль, жгучая жажда мести настоялись и перестояли за долгие дни плавания через океан. Скучного, тяжелого, когда есть только кусок вонючего пространства между палубами, именуемый каютой и чуть больший – привилегия! – верхней палубы, чтобы размять ноги и подышать свежим воздухом. Пираты не убивали ее родителей? Что ж, они перебили достаточно добрых людей – в том числе и семью, за которую она, Руфина, приняла ответственность. Французы? Привезли на Эспаньолу разбойников! Верно, для того, чтоб те и в военную пору, и в мирные дни истребляли испанцев.