— Эрвин, смотрите на меня! — увещевал художника Эллис. Так. Похоже, он стоит лицом ко мне, женщина нацелила на него пистолет — значит, меня она не видит. Мистер Калле — на перилах моста, держится за фонарный столб. — Если вы сейчас прыгнете, это будет предательство! Пэтси вам этого не простит!
Слушая меня, Эрвин Калле сначала просветлел лицом, а потом вновь помрачнел.
Есть улыбка заговорщическая — и ее Эллис показывает кому-то только наедине с этим кем-то, без лишних свидетелей. Как тогда, когда мы сидели с ним вдвоем на берегу ручья. Я рассказывала об исходе запутанного дела герцогини Дагвортской, и он улыбался именно так. Словно говорил: «У нас теперь есть тайна, Виржиния, одна на двоих. Береги ее».
— В Управлении Спокойствия говорят, что это было самоубийство. Он повесился, — мертвым голосом ответил художник.
— А я и не прошу выдавать Лайзо аванс, леди Виржиния. Выдайте ему кредит под залог моего доброго слова.
Горничная вышла, а я вернулась к своим бумагам. Срочных дел не было. Новостей тоже, если не считать за таковые донесения адвокатов с вялотекущего судебного процесса об определении границ владений: один эсквайр, чей клочок земли граничил с моими лугами для выпаса овец недалеко Грин Хани Роук, всё никак не мог смириться с тем, что старый граф Эверсан выиграл у него часть надела в кости. Но суд этот длился уже целую вечность, и завершиться должен был, похоже, лишь со смертью истца, потому как наследников тот не оставил.