— А я и не прошу выдавать Лайзо аванс, леди Виржиния. Выдайте ему кредит под залог моего доброго слова.
Горничная вышла, а я вернулась к своим бумагам. Срочных дел не было. Новостей тоже, если не считать за таковые донесения адвокатов с вялотекущего судебного процесса об определении границ владений: один эсквайр, чей клочок земли граничил с моими лугами для выпаса овец недалеко Грин Хани Роук, всё никак не мог смириться с тем, что старый граф Эверсан выиграл у него часть надела в кости. Но суд этот длился уже целую вечность, и завершиться должен был, похоже, лишь со смертью истца, потому как наследников тот не оставил.
И, несмотря на скептические взгляды слуг, вышло именно так, как я говорила.
Эрвин только сейчас понял, что он натворил со столиком, и принялся смущенно извиняться. Обменявшись традиционным «Я был так неловок…» — «Ах, оставьте…», мы продолжили разговор. Точнее, это Лайзо продолжил рассказ, а мы стали внимательно слушать.
— Да, пожалуй, — вежливо согласилась я, хотя о сиротах знала только из разговоров с мистером Райтером, меценатом и учредителем детского приюта имени святого Кира Эйвонского. — Кажется, я слышала о таком писателе, но даже не догадывалась, что он… Постойте-ка, что он сделал?
Во-первых, знаменитый аксонский консерватизм, в высшей мере свойственный аристократии — мы тяжело принимали перемены. Даже мода у нас была сдержанней, чем на материке. Там уже царили яркие цвета, длина юбок стремительно уменьшалась, крой платья становился сложнее и сложнее, в то время как чопорные аксонские леди пока еще придерживались классики.