– Что, правда?! – Анжела перепугалась, бросила писать и даже язык спрятала.
– А кого взяли-то? – сунулась Поливанова.
– Мне не нужна солистка и условий никаких не надо, – перебил Алекс. – Ксаня, душа моя, я прошу прощения. У меня больше нет сил. Никаких. Честно.
– Нет, но я же только про светскую жизнь и всего пару слов! Вы бы очень украсили мой материал! Я на диктофон запишу, чего вам стоит! И послезавтра выйдет уже, с вашей фотографией! А? Три предложения?
Но Маня все же оказалась сделана не из железобетона, и нервов – стальных канатов, как у Митрофановой, у нее не было!
Если б Маня еще секунду, одну только коротенькую секундочку посмотрела ему в глаза, он бы схватил ее в охапку, прижал к себе, стал бы тыкаться носом в душистую прохладную щеку, ныть, скулить, объяснять, как он несчастен и как она, Маня, во всех его несчастьях виновата.