Лаврентий набычился и шагнул вперед, и рыжий остановил его жестом, как питерский аристократ – своего приятеля.
Впрочем, до местных странностей Федору, по большому счету, не было дела. Он с детства знал, что на свете есть немало вещей, с которыми, хочешь – не хочешь, приходится считаться. Родители, сильные мира сего, общие мнения, мода, вера – куда от этого денешься? С человеческой косностью, грубостью, суевериями и невежеством тоже приходилось считаться. Это было неприятно, но неизбежно.
Не буду я, подумал он злорадно. Ей так до смерти хочется, чтобы я был с ней лесным дикарем, что… не буду. Сама приползет.
Устин улыбнулся так нежно, что осторожную насмешку за этим нежным сиянием никто, кроме Егорки, и не заметил бы.
– А Бог-то? – робко спросил Антипка в наступившей тишине. – Накажет, чай…
Лаврентий недоверчиво усмехнулся. Лошадь остановилась у избы, крытой свежим тесом.