— Папа, — громко объявил Дадли. — Папа — я пойду с этими, из Ордена.
— Он без сознания, — сказала Эрмиона, тоже бледная; она уже не походила на Мафальду, хотя в волосах ещё мелькала седина. — Гарри, открой, у меня руки трясутся.
Батильда неровной походкой топталась по комнате, зажигая свечи, но комната оставалась очень тёмной, не говоря уж о том, что и неимоверно грязной. Толстый слой пыли хрустел под ногами, и нос Гарри отметил, под запахом сырости и плесени, запах ещё худший, вроде испортившегося мяса. Он подивился, когда был тот последний раз, когда кто-нибудь заходил в дом Батильды, проверить, как она тут справляется. Ещё она, похоже, забыла, что может колдовать, потому что неуклюже зажигала свечи вручную, её обвисшие кружевные манжеты были в постоянной опасности загореться.
— Ага! — заорал Рон сквозь ветер, трепавший их волосы и одежду. Рон указывал вверх, на вершину холма, на склоне которого они очутились; там столбом поднимался в небо дом самого необычного вида, огромный чёрный цилиндр с висящей на нём сзади луной, призрачной на вечернем небе. — Это должен быть дом Луны, кто ещё будет жить в таком? Выглядит, как здоровенная ладья!
— Я просто пытаюсь тебе показать, что они не такие расчудесные, как это, похоже, все считают.
Но он был неуязвим для её завуалированных упрёков. Дамблдор оставил знак Даров Эрмионе, чтобы она его разгадала, и ещё — Гарри продолжал твёрдо в это верить — он оставил Воскрешающий Камень, скрытый в золотом Снитче. Ни один из них не сможет жить, пока жив другой… Господин Смерти… Как Рон с Эрмионой не понимают?