Гарри услышал скрип скамей, а затем — шум шагов слитеринцев, собирающихся на дальней стороне Зала.
— О да! — сказал Дамблдор. — Да, ты её разрушил. Твоя душа цела, Гарри, и она только твоя.
— Мы в прошлом году Джеймсу по три раза в неделю писали, — сказала Джинни.
— Гарри, — он широко развёл руки, и обе его ладони были целые, и белые, и неповреждённые. — Ты удивительный мальчик. Храбрый, настоящий храбрец. Давай прогуляемся.
— Лихо, — с одобрением отметил Рон, когда со всех сторон появились официанты; одни несли серебряные подносы с тыквенным соком, масляным элем и огневиски, другие — шаткие пирамиды пирожных и сэндвичей.
Гарри глянул на Эрмиону. Она слушала Ксенофилиуса, нахмурясь, но не возражала ему.