Селедцов задумался. Каждый боец спецназа ГРУ обязан был владеть двумя языками. Как минимум одним, но отлично. Спортсмены и отменные здоровяки почему-то имели по немецкому и английскому слабые тройки. А выпускники языковых спецшкол по какой-то жизненной несправедливости не соответствовали критериям здоровья.
– Сейчас понесет эти дуры на нас, и поскачем по ступенькам, как бараны, – сквозь зубы произнес Шаров, не отрываясь от бинокля и отчетливо представляя сумятицу и давку у входа в выкопанный неподалеку крохотный блиндаж. – А если это произойдет во время инспектирования? Выставимся перед проверяющими полными дураками...
Красивый капитан повернулся к подполковнику. Тот опустил голову, как бы признавая свою ошибку.
– Кажется, я знаю, что тут надо поделать! – многозначительно сообщил Троепольский. – Можешь идти!
Вольф поднял руки на уровень лица, по-звериному оскалился и вдруг, неожиданно для всех, а может, и для самого себя, впился зубами в темно-серое туловище. Чешуйчатая кожа упруго пружинила, но мощные челюсти сомкнулись, словно кусачки для колючей проволоки, тепловатыми струйками брызнула кровь, и острые зубы выхватили кусок змеиного бока.
– Руки! Руки тебе говорят! – Ствол автомата въехал в солнечное сплетение, оставив отпечаток раструба в навершии массивного креста с распятой женской фигурой.