Майор привычно надел темные очки. На губах играла холодная улыбка хищника. Он бросил кости. Черные кубики коротко прокатились по лакированной поверхности доски и замерли. Шесть-шесть!
— Ты ведь меня пираньями жрал? И я об тебя не буду рук марать!
Шуруп ткнул в направлении сидящего напротив товарища зажатым меж пальцев окурком «Винстона». Надо заметить, что и сам Шуруп был далеко не трезв. Плечи его ссутулились, глаза неестественно поблескивали.
— Не боись, дядя Коля! Мы не в таких переделках бывали!
— Значит, придется объявлять общегородскую тревогу! — наконец сказал он. И отключился.
Лизутин изо всех сил выпятил грудь. Он стоял добрых пятнадцать минут, но теперь это окупалось.