– Я не могу! У нас тут черт знает что, я не могу уехать. Мне надо Троепольского дождаться, а он непонятно где.
– Идиотка! – опустив стекло, заорал этот самый третий. – Дура, блин! Куда тебя несет, ты че, не видишь меня, что ли?!
Распахнув все створки, она ринулась в комнату, где на полу лежала Лера Грекова с белым лицом и глазницами, словно намалеванными синим. Сизов стоял на коленях и тряс ее за плечи, а Троепольский поливал водой из какого-то кувшина, и Полина вдруг подумала, что уже поздно. Она умерла.
И вопрос, и хриплый голос были словно из американского кино “про любовь”. Троепольский никогда не практиковал ничего в духе американского кино.
На заднем сиденье были портфель, пакет с бумагами и Гуччи. Портфель и пакет она выудила легко, а Гуччи забился в самый угол и трясся мелкой припадочной дрожью.
– Арсений Михайлович, так чего мне делать-то?