И вопрос, и хриплый голос были словно из американского кино “про любовь”. Троепольский никогда не практиковал ничего в духе американского кино.
На заднем сиденье были портфель, пакет с бумагами и Гуччи. Портфель и пакет она выудила легко, а Гуччи забился в самый угол и трясся мелкой припадочной дрожью.
– Арсений Михайлович, так чего мне делать-то?
– Знаете, Арсений, мне кажется, он переживал, что я стану похожа на маму, а он этого не хотел.
– Это, блин, – с напором выговорил Федя, – именно мое дело!
Но Феди не было. Было мертвое тело – совершенно пустое, так показалось Троепольскому, так он это понял. То есть раньше внутри этого тела был Федя, а теперь его не стало – некого тащить в больницу, нечего зашивать. Кому нужна пустая оболочка без души?!