Дом был очень старый, построенный «без дурачков», как это называл Иван Иванович Калитин, поэтому звуков с улицы никаких не доносилось, только иногда булькала вода в трубах отопления.
– Гриш, спроси у него, что случилось-то?!
– Меня? – задушенным голосом пискнула Шарон.
Троепольскому рассказать нельзя. Бросить все тоже никак нельзя, да и что-то похожее на мужскую гордость в нем взыграло. Бросить означало бы подчиниться, сделать так, как приказал ему Федька, и Сизов вдруг решил, что одновременно это означает потерять уважение к себе. Хоть бы даже из упрямства он должен стоять на своем.
Конечно, он все просмотрел – потому что должен был быстро решить, что можно оставлять ментам, а что нельзя.
Троепольский мельком глянул на них и продолжал рыться.