Троепольскому рассказать нельзя. Бросить все тоже никак нельзя, да и что-то похожее на мужскую гордость в нем взыграло. Бросить означало бы подчиниться, сделать так, как приказал ему Федька, и Сизов вдруг решил, что одновременно это означает потерять уважение к себе. Хоть бы даже из упрямства он должен стоять на своем.
Конечно, он все просмотрел – потому что должен был быстро решить, что можно оставлять ментам, а что нельзя.
Троепольский мельком глянул на них и продолжал рыться.
– Как вы деликатно это сформулировали! – сквозь зубы выговорила она и посмотрела вызывающе. – Да, мы все сидели у него на шее. И мама, и бабушка, и тетя Вера, и я. Ну, так получилось! Я зарабатываю мало. Бабушка болеет, тетя за ней ухаживает, а мама… Мама просто неприспособленная!
– Я вернулась за ключами от квартиры. Я их вытряхнула, когда искала ключи от машины, которые ты увез.
– Зачем тебе распечатка его звонков и при чем тут месяц февраль?! И еще фотографии?!