— С другой стороны, — ответила Лидия вяло. — Может, на моей поедем? Твоя больно… шикарная.
— Нет! — забормотал Димка в приступе чудовищного испуга и даже попытался вырваться. — Нет, Егор, не отдавай меня никуда, я не могу сейчас никуда, я только домой, Егор…
Он останавливал себя. Он говорил себе — хватит. Он знал, что больше никогда не вернется к привычным делам, даже если и докажет Кольцову, что не виноват. Кольцов оставит ему жизнь, но никак не работу. Егор резко опустил ноги на пол, свалив со стола кучу бумаг. Бумаги разлетелись по ковру. Он посмотрел на них и отвел глаза. Ему было нестерпимо — до горячей влаги в глазах — стыдно, и он никак не мог объяснить себе этого. Он ни в чем не виноват. Он — жертва, а не преступник. Ему нечего стыдиться. Но никогда прежде он не был жертвой. Егор Шубин был сильным и самостоятельным с тех пор, как ему исполнилось четыре года, и он понял, что помощи ждать неоткуда.
— Я не буду разговаривать с тобой о Диме, пока ты не придешь в себя! — отрезал дед. Упрямство у них было фамильной чертой. — Садись и поешь, а потом поговорим.
Егор усмехнулся, но тот продолжал упрямо: — Я пойду и скажу ему…
— Совершенно необыкновенный, — согласился Шубин с удовольствием. — Ему восемьдесят шесть лет, он недавно прочитал Лимонова и сказал: “Много вздору пишет!”