Какая-то машина пролетела въезд во двор и с визгом затормозила на мокром, круто посоленном асфальте. Лидия лениво повернула голову. Машина сдала назад, колеса повернулись чуть не на девяносто градусов — Лидия отлично видела их под фонарем, — водитель дал газ, во все стороны брызнул снег, джип перевалил через сугроб, наваленный снегоочистителем, и Лидия узнала машину Егора Шубина.
— Я знаю, — ответил он и приосанился. — Я всегда знал, что Егор не бросит Димку, а Димка опомнится, когда дело дойдет до беды. Форель или отбивные?
Лидия провела рукой по его груди, по бежевому свитеру, потом по сильной шее, чувствуя, как под шершавой кожей колотится пульс, потом за ухом, запустила пальцы в густые темные волосы на затылке и легонько сжала их. Он шумно вздохнул, прижал ее к себе сильнее, чуть не отрывая от пола, взял ее за подбородок, за хрупкие косточки и снова поцеловал, не давая увернуться.
— Не плачь, — сказал Шубин. — Что-нибудь придумаем.
Наталья Васильевна за его спиной закатила глаза и, демонстративно громко топая, прошлепала в кухню. Ее всегда изумляло непочтение Егора к своему более чем пожилому дедушке. Она даже подругам рассказывала, как “эти новые русские” позволяют себе обращаться со старшим поколением.
Димку, прикованного к бетонной стене. Димку с залитым черной кровью лицом. Димку, мертво свесившего голову набок. Он был почти голый — в одних нелепо сползших трусах, и худосочное, с выпирающими ребрами тело — все, от шеи до лодыжек, — было одним сплошным синяком. За свою жизнь Егор перевидал множество таких тел.