Он снова нехотя приподнялся, подошел, повесил на шею гитару.
Марина опустилась на корточки. Послышался шепот, шорох одеяла. Там было темно, и Марина ничего не разглядела кроме белой материи и устало движущихся рук.
– Живое, пап, – жадно смотрела Марина на шипящее у ног море, стаскивая панамку с головы.
В такую погоду он выглядел особенно жалко, – на колоннах темнели потеки, облупившийся фриз напоминал что-то очень знакомое…
– Милый, правда? – пробормотал Валентин, сжимая зубами мундштук и завязывая шелковый пояс с кистями.
Марина знала улицу Горького наизусть – каждый магазин, каждое кафе были знакомы, с ними что-то было связано.