— Знаете, что, Алексей Михалыч, давайте так договоримся. Вы все менять не будете, но поработаете над сценой с Ереминым и над разговором в раздевалке… Беркутову причешите, пожалуйста, что это, ей-богу публичный дом и общежитии… это не надо… Договорились ?
— Все по старому. Верка авиационный кончает.
— Вот, вот. Помалкивайте, Виктор Кузьмич. И гоните хруст с полтиной.
Через два часа Кузнецов, скрипя начищенными сапогами, вошёл в полупустую квартиру.
— Что ж не звонишь? — строго спросил секретарь.
— Пикассо сделал гораздо больше, чем рядовой мастер. Он изменил принципиально сложившийся в девятнадцатом веке эстетизм, научил художников свободе, подлинной свободе. Подобного действительно никто не сделал… это, дорогой мой, и есть подлинное, не на что не по… фу, черт, что это?