— Целый день с двенадцати готовила, старалась… на тебе… чего, спрашивается, торопился?
Женька сбил Пеку с ног, тот вскочил и побежал прочь. Сыч поднялся и побежал следом.
— Ну не надо, не надо… Лучше скажи, что он сделал, когда самолёт вошёл в штопор?
За дверью тянулись грязные сени, заваленные пустыми мешками, инвентарем и прохудившимися пакетами с удобрением. Белые, похожие на рис гранулы набились в щели неровного пола, хрустели под ногами. Сени обрывались кособоким крылечком, крепко влипшим в мокрую, сладко пахшую весной землю. В нее — черную, жирную, переливающуюся под ярким солнцем, по щиколотки вошли сапоги Тищенко и Кедрина.
Тищенко, спустившись на землю, нерешительно замер у лестницы.
— Так, значит, пятидесятый, давай сначала двухсотрублевые… Ноль восемьдесят, пятьсот сорок шесть…