— Бескиды, — прохрипел он, перед глазами мутилось, — я рассчитал правильно... Держись, трус!
Пояс ослабел, пришлось проткнуть еще три дырки, потом настали холода, он однажды проснулся, наполовину засыпанный снегом. Едва поднялся, дрожь сотрясала так, что кости стучали, как в тонком мешке, и грозили выскочить наружу. Правда, снег вскоре растаял, но Олег впервые заметил, что листья не только пожелтели, но шуршат не на ветках, а под ногами.
Суровый молчаливый воин бросил ему меч. Олег невольно ухватил за рукоять в полете. Крутогор легко спрыгнул с коня, огромный и быстрый, он счастливо улыбался, глаза смеялись.
Она побледнела, но сияние глаз стало торжествующим. Тонкие руки, сцепившись на рукояти, погружали лезвие все глубже, пока рукоять не уперлась в ребра.
Когда оторвался от зеркала, перехватил взгляд колдуна, обращенный на его огромные кулаки. Россоха отвернулся, но Олег видел, что старик не так его понял.
Муравей постоянно в работе, даже если это выглядит как бесцельное скитание по зарослям. Он либо пасет скот, заодно охраняя от чужих Муравьев, либо строит, тащит в дом добычу. Он никогда не скажет себе: довольно, я сделал достаточно. Он всегда старается сделать больше, за что его ценят, уважают, хотя и стараются на такого взвалить работы побольше, перебросить на него и часть своего труда. Муравей тащит, ропщет совсем изредка.