Вонь стояла страшная, отовсюду смотрели бледные изможденные лица. Фарамунд поспешил к главному зданию, там во дворе около сотни легионеров разобрали оружие и встретили его на площади.
Потом он долго лежал на спине без дум, без мыслей, усталый и опустошенный. Взгляд блуждал по балке, космы паутины уже почернели от копоти, а за окнами светится темное небо с россыпью редких звезд. Усталое тело ныло, сегодня он провел в седле почти сутки, как и вчера и позавчера.
Толпа наблюдала молчаливая и торжественная. Происходило событие, память о котором будет передаваться из поколения в поколение. Язычница-мать должна осудить собственного сына на смерть, но христианка не может пролить кровь рода человеческого, да еще в церкви...
— Нет, — сказал Фарамунд быстро. — Я все время страшусь за нее! Я даже солнцу не позволял бы обжигать ее лучами, я бы оберегал от любого ветерка... Я пошлю за нею сотню всадников и три повозки!
— Пора, — сказал он с жадным нетерпением. — Вехульд, не спишь? Вели седлать коней!
У воинов, как в седле во время бесконечного перехода к югу, так и ночью у костров, где они кичились силой и затевали драки, только и разговоров было о новых землях на юге, о богатствах, которые там захватят, о знойном солнце и чистом небе, о нежных роскошных женщинах, которые им достанутся.