— Встань, дитя мое, — эти слова срываются легко: я хорошо помню, как называет меня Дагна-Эвлора. — Ну же, не бойся взглянуть на меня! Я ведь не какой-нибудь болотный огонек-призрак — посмотришь и не вернешься.
— Одо, это же просто фигура речи! Я помню, что к чему, но неужели нельзя было обойтись без меня? Все ведь уже решено!
— Шучу. Кто же вешает потомственных дворян? Расстрел, разумеется. Могу исполнить приговор лично — рука не дрогнет.
Канцлер взял меня за другую руку, ту, которой я опиралась на сиденье. Наверно, я очень уж заметно дрожала.
Нашу карету тем временем поставили на колеса — она почти не пострадала, — обрезали постромки у мертвых лошадей и отволокли туши в сторону.
Конечно, я попыталась. Какое там: перстень, казалось бы, большой, мужской, сидел как влитой.