— Шучу. Кто же вешает потомственных дворян? Расстрел, разумеется. Могу исполнить приговор лично — рука не дрогнет.
Канцлер взял меня за другую руку, ту, которой я опиралась на сиденье. Наверно, я очень уж заметно дрожала.
Нашу карету тем временем поставили на колеса — она почти не пострадала, — обрезали постромки у мертвых лошадей и отволокли туши в сторону.
Конечно, я попыталась. Какое там: перстень, казалось бы, большой, мужской, сидел как влитой.
— Понимаю. Нельзя, чтобы гости увидели мою истерику, так?
Она молчит, молчу и я, только яростные мысли кипят в голове.