– Да что вы, экселенц, это ж люди моего цеха, судейские!
– А колет этот в пору ему будет? – Спрашивала она.
– Я сейчас, экселенц, сейчас, – заверил Сыч и исчез.
– Деньги ей не давай, – он протянул монаху один золотой.
Его истлевшая рубаха, его драные, широкие панталоны, чёрные, сто лет не мытые ноги, пугали людей. Но особенно пугала людей разодранная щека, чуть поросшая жёсткой щетиной.
– Варить зелья – ремесло дурное. – Не очень-то уверенно говорил он.