– Ступай, говорю, серебро на похороны и на отпевание, иди.
– Сердцем! – Фыркнул Максимилиан, вспоминая, как хватала она его пальцами цепкими, как грызла его зубами.
– А мужики-то там у меня есть? Сколько мужиков у меня? Канцер мне не сказал.
Даже Брунхильда, и та его успокоить не могла. Так он и просидел чуть не до ночи, пока голова не начала болеть. Раньше, до стычки в Хоккенхайме, почти никогда не болела. А тут уже не в первый раз. То ли старость так приходила, то ли от ран всё, то ли вино дурное.
«Дурь какая-то,– подумал кавалер,– кто это думает, что я добр?»
– То солодки корневище, от грудных хворей помощь, от кашлей с мокротами, от задыханий частых. – Сразу ответила горбунья.