Голова наутро болела адски, еще раз напоминая о вреде переработок и ночных бдений посреди рабочей недели. Странно, что усталость догнала только в конце семидневки — да еще так плотно, что даже не помнил, как уснул на диване в гостиной. Ладно хоть домашние не стали будить, позволив продремать до девятого часа дня.
— Нас оправдали! — жестко стояла на своем Ника.
— Родня же матери столь ничтожна, что это вам даже в минус, Максим Михайлович.
— Борис Игнатьевич, — положил я сцепленные ладони на стол, — есть в ваших рассуждениях один просчет.
За ее спиной сиял светлый день во всем его теплом августовском великолепии — с синим небом и ярким солнцем, слегка прикрытым перистыми облаками. Хмурые тучи оставили Останкино в покое, к несказанной радости туристов и рестораторов (которые по такому поводу не сильно ворчали на сбой в сети, тем более что прямо нас обвинить не получалось).
— Знаете, на данный момент я настроен исключительно на то, чтобы вас показательно проучить… — поделился он деликатным шепотом. — А вот после того, как вы прочувствуете на себе, что я не шучу, мы обсудим с вами, какую долю в фирме вам следует на меня переписать. Жизнь, она, знаете ли, дороже денег. В конце концов, совсем без копеечки я вас не оставлю — надо же, какие дивные закупочные цены вы смогли выбить! Это достойно поощрения! — собрался было Феликс завершить на светлой ноте и уже взглядом указывал на дверь.