Я слушал монотонный голос робота и, хоть повествовал он о вещах печальных, благодушествовал.
Я молчал, взволнованный и почему-то подавленный. Так и дошагал до того самого ложа. Разделся догола и улегся, как в форму для отливки статуи. Вроде камень, но не твердо и не холодно.
Поверхность мальпаиса была ровной, если не замечать едва заметных перепадов, гребней и бугров, и на него было бы нетрудно заехать, но Саул не зря предостерегал меня от такого неразумного шага. Сложность даже не в том, что поверху тянутся глубокие трещины, а под каменными пузырями, тонкими, как яичная скорлупа, таятся губительные колодцы. Причина тут другая – лава только издали кажется гладкой. На самом-то деле она вся в каменных колючках, зубьях, лезвиях – любую подошву сносишь за несколько часов, а шины порвешь до самого корда.
Приблизившись, я понял, отчего их голоса звучали все злее, – в траве или в пыли валялись человеческие костяки, частенько наполовину растащенные представителями здешней фауны, а быть может, и флоры.
– Смотри, – негромко сказал Эдик, кивая на исполинскую колоннаду, поддерживавшую верхний горизонт.
Я только гладил девушку по спине, признавая ее выводы правдивыми. Пришел. Хотя не слишком-то и искал, забыв за собственными переживаниями и о Марине, и о Кириллыче.