Больным и израненным кулаком он врезал бандиту сверху вниз в морду, в нос, так, что слышно стало, как кости хрустнули, и хлипкая кровать под бандитской башкой. Маер застонал. А Волков ударял ещё и ещё.
– Дело закончено, ведьм не нашли, бабы оклеветали вдову к которой ходили их мужья.
– Трибунал Святой Инквизиции постановил: ты, Гертруда Вайс, вдова, с Сатаной не зналась, колдовства не творила и не злоумышляла, и подлости не готовила. Свидетелей ни одного из тех дел, что тебе приписаны, мы не видали. Ни один не пришёл на тебя показать. И посему, бумагу сию, – он потряс бумагой, – считаем наветом. И отдаём её божьему рыцарю Фолькофу для розыска. Ты, вдова, Гертруда Вайс, будешь говорить этому рыцарю все, что он спросит, без утайки, как будто перед Святым Трибуналом говоришь. Ясно тебе, вдова Вайс?
– Дурень, – беззлобно сказал кавалер и хотел было уйти, но монах поймал его руку, стал озабоченно её рассматривать зашитую рану.
Оружие горожанам вернули и выпроводили их вон. И только тут кавалер глянул на Сыча и его помощников. И взгляд его, их не обрадовал. А Брюнхвальд и вовсе не поленился подойти к ним и сказать слова такие, что лица помощников Сыча стали кислы.
– Рыцарь божий Фольокоф, и вы добрые люди, надобна ли вам помощь? Вижу раны на вас, может мази и лечения вам требуются? Или благословение матушки нашей? Многие рыцари перед войной приходят к нам за благословением.