И после мыслей этих, заглушая серебряный колокольчик её прекрасного голоса бил колокол, что останавливал его и не давал согнуться. Колокол тот тяжело звенел в голове, одним словом: «Наваждение! Наваждение! Наваждение!»
– А сколько же всего денег было?– Спросил он у монаха, который прятал расписку в кожаную сумку для бумаг.
И был так любезен и ласков распорядитель трактира, что захотелось Волкову дать ему в морду, руки чесались, но кавалер сдержался, ни к чему на холопе срываться, коли хочешь господина проучить. А господином тут был бургомистр. Тот самый бургомистр, которого барон фон Виттернауф считал верным человеком.
– Да кому из рыцарей и воинов приятно будет бабам на дыбе руки выламывать, – продолжил кавалер.
– Я что-нибудь придумаю, – обещал кавалер. – А пока приготовьте ещё одну камеру, я приведу вам вашего лейтенанта.
В городе едва ли кого боялись больше, чем безумную Монашку Клару. Один старый разбойник, что был с ней смолоду, на дыбе сказал, что она извела четыре, а то и пять дюжин людей. И бабы и дети среди них были. Но Клара так ни в чём и не призналась. Как железом её жгли – орала так, что в глазах у неё сосуды лопались. А как только боль утихала, снова бесилась, плевалась, снова Матерь Божью в свидетели брала, что не совершала греха никакого.