Монах поднял глаза, и обомлел, в комнате, в трёх шагах от него стояла богатая госпожа. Плащ синий, мехом отороченный, на голове замысловатая шапочка. Лицо чистое, ни веснушки, ни прыща. А глаза знакомые. Он едва смог узнать её.
– И ниточек нет у нас никаких, вот ежели бы вы сказали, что хоть ищем. Может…
– Так немилосердны болезни и к чёрному люду, и к нобилям,– отвечал монах, – ну, да ничего, я думаю, вылечу его.
Безделье. Солдаты, даже бывшие, не понимают, как может надоесть безделье. Праздный день, это день когда можно ничего не делать. Ни маршировать, с двумя пудами веса на плечах, потому что телег мало, ни ставить или собирать палатки, не искать хворост и не рубить дрова, не готовить еду не править доспех к бою, не окапывать лагерь, не выходить в дозор или на заставу. Ни ждать на стене штурма, не готовиться под стеной к штурму. Праздный день – это день сплошного удовольствия. День, когда нет войны. И ещё это день, когда тебя, скорее всего, не убьют.
Курицу он брать не стал, хоть и не скоро оно готовилось, взял седло барашка, хозяин божился, что ягнёнок был молод и ещё поутру блеял, и не обманул, Волкову мясо нравилось. Он запивал его вином, не пивом, пиво пусть Ёган с Сычом пьют, и монах с Эльзой тоже от пива не отказывались. Кавалер поглядывал на Эльзу, как девушка с удовольствием ела жареную свинину, пачкалась в жир, как смешно она брала тяжёлую кружку с пивом. Думал кавалер взять её к себе на ночь. Думал, думал и не надумал, не привлекала она его, щуплая, без груди, ляжек нет, зад худой, только мордашка милая да глаза огромные как сливы. Не женственная. Не на чем пальцы сжать. Не то. Не Брунхильда.
Видно, Бог услышал их молитвы, но только к вечеру, когда кавалер уже подумывал отправиться на розыски сержанта и Максимилиана.